![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Бор и Гейзенберг
В сентябре 1941 в Копенгаген приехал Гейзенберг. У него был разговор с Бором, посвященный возможностям создания атомной бомбы. Разговор состоялся без свидетелей, и, соответственно, существует две версии, в чем он состоял.
В 1957 г. швейцарский журналист Роберт Юнг написал книгу "Ярче тысячи солнц", посвященную истории атомного проекта. Он переписывался и встречался с Гейзенбергом. Ссылаясь на разговоры с Гейзенбергом, Юнг пишет:
Гейзенберг исключительно в силу законов логики был убежден, что Германия проиграет войну. Позднее он заявлял: "Для Германии война была подобна окончанию шахматной партии, в которой она имеет на одну ладью меньше, чем ее противник. Проигрыш войны так же ясен, как и проигрыш партии при таких условиях."
Еще раньше, в 1948 г., Гейзенберг рассказывал, что встречался с Бором, чтобы обсудить с ним этический вопрос: "Имеет ли физик моральное право работать над практическим использованием атомной энергии".
В письме, приведенном Юнгом, Гейзенберг так описывает этот разговор:
…мы думали, что разговор с Бором был бы полезен. Такой разговор состоялся во время вечерней прогулки в районе Ни-Карлсберга. Зная, что Бор находится под надзором германских политических властей и что его отзывы обо мне будут, вероятно, переданы в Германию, я пытался провести этот разговор так, чтобы не подвергать свою жизнь опасности. Беседа, насколько я помню, началась с моего вопроса, должны ли физики в военное время заниматься урановой проблемой, поскольку прогресс в этой области сможет привести к серьезным последствиям в технике ведения войны. Бор сразу же понял значение этого вопроса, поскольку мне удалось уловить его реакцию легкого испуга. Он ответил контрвопросом: «Вы действительно думаете, что деление урана можно использовать для создания оружия?» Я ответил: «В принципе возможно, но это потребовало бы таких невероятных технических усилий, которые, будем надеяться, не удастся осуществить в ходе настоящей войны». Бор был потрясен моим ответом, предполагая, очевидно, что я намереваюсь сообщить ему о том, что Германия сделала огромный прогресс в производстве атомного оружия. Хотя я и пытался после исправить это ошибочное впечатление, мне все же не удалось завоевать доверие Бора, особенно после того, как я начал говорить осторожно (что было явной ошибкой с моей стороны), опасаясь, что те или иные фразы впоследствии обернутся против меня. Я был очень недоволен результатами этого разговора.
Версия Гейзенберга вызывает удивление. Гейзенберг много путешествовал по Европе во время войны (среди прочего, был в декабре 1943 в Кракове в качестве личного гостя генерал-губернатора Франка), и сохранилось немало его высказываний. Так, голландский физик, с которым он встречался в октябре 1943 г., рассказывает о таком его высказывании:
Демократия не может быть достаточно энергичной, чтобы управлять Европой. Таким образом, есть только два варианта: Германия или Россия. И в таком случае, Европа под германским руководством – это меньшее из зол.
У Гейзенберга были большие неприятности перед войной. В 1937 г. эсэсовская газета Das Schwarze Korps обвинила его в том, что он продолжает преподавать в Рейхе "еврейскую физику". Газета назвала его "белым евреем" и "представителем эйнштейновского духа в новой Германии", советовала отправить его на излечение в концлагерь. Все закончилось личным вмешательством Гиммлера, именно в связи с интересом начальства к ядерным разработкам. С тех пор Гейзенберг никакой нелояльности никогда не проявлял.
Бор утверждал, что тот разговор 1941 г. выглядел совсем по-другому. Он был уверен, что понял правильно: ему предложили участвовать в немецком ядерном проекте.
В 1943 г. Бор бежал в Швецию (говорят, что его беседа со шведским королем убедила того впустить в Швецию датских беженцев-евреев), вскоре был вывезен в Англию, где немедленно сообщил английскому начальству, что ему известно о немецких разработках.
После выхода книги Юнга Бор написал письмо Гейзенбергу, но так его и не отправил. Это письмо, как и несколько более поздних черновиков писем к Гейзенбергу, не были опубликованы. После смерти Бора они остались в архиве семьи. В 2002 году семья приняла решение их опубликовать. Все их можно найти по-английски вот здесь.
Я уже собрался перевести на русский, но, по счастью, нашел русский перевод вот на этом сайте:
Дорогой Гейзенберг!
Мне довелось увидеть книгу Роберта Юнга «Ярче тысячи солнц», недавно вышедшую в датском переводе, и мне кажется, что мой долг перед тобой – сказать, что меня поразило, до какой степени тебе изменила память при написании письма автору книги, отрывки из которого приводятся в датском издании. Я прекрасно помню каждое слово наших разговоров, которые мы вели в обстановке крайней степени напряженности и скорби здесь, в Дании. Особое же впечатление и на Маргрету, и на меня, и на всех сотрудников института, с которыми вы разговаривали, произвело то, что ты и Вайцзекер выразили свою абсолютную убежденность в предстоящей победе Германии и в том, что поэтому с нашей стороны было величайшей глупостью питать надежду на иной исход войны и занимать сдержанную позицию по отношению ко всем немецким предложениям о сотрудничестве. Я также совершенно отчетливо помню нашу беседу в моем кабинете в институте, в которой ты в расплывчатых выражениях высказывался в таком духе, чтобы у меня создалось недвусмысленное впечатление, что в Германии под твоим руководством делалось все, чтобы создать атомное оружие. Ты также сказал, что нам не нужно вдаваться в подробности, которые тебе слишком хорошо известны, и что в течение последних двух лет ты в основном занимался только этой проблемой. Я слушал тебя, ничего не говоря, поскольку речь шла о деле, касающемся всего человечества, – и нас, несмотря нашу личную дружбу, следовало рассматривать как представителей двух сторон, бьющихся не на жизнь, а на смерть. То, что мое молчание и мой встревоженный вид, как ты пишешь, следовало считать проявлением моего испуга по поводу твоих сообщений о том, что вы были в состоянии изготовить атомную бомбу, является не более чем странным недоразумением, которое объясняется, по-видимому, очень напряженным состоянием твоего духа. Ведь с того дня, еще за три года до нашего разговора, когда мне стало ясно, что медленные нейтроны могут вызвать цепную реакцию только в уране-235, но не 238, мне было совершенно очевидно, что, разделяя изотопы урана, можно было создать вполне надежную бомбу. Еще в июне 1939 в Бирмингеме я сделал публичный доклад о разделении изотопов урана, в котором я рассказывал о последствиях применения такой бомбы, но, разумеется, я сделал оговорку о том, что ожидаемые технические сложности были столь значительными, что нельзя было предсказать, сколь быстро их можно будет преодолеть. Так что если в моем поведении что-то и могло указывать на испуг, то причиной этого были не сообщения подобного рода, а новость о том, что Германия, насколько мне удалось понять, энергично стремилась стать первой в гонке по созданию атомного оружия.
Впрочем, тогда я не знал ничего о том, насколько уже продвинулись в этом Англия и Америка; это я узнал лишь, когда мне год спустя удалось бежать в Англию после того, как мне сообщили, что немецкие оккупационные власти в Дании приняли решение о моем аресте.
Все это является лишь передачей того, что я ясно помню из наших разговоров и что в дальнейшем, разумеется, было предметом детальных обсуждений с сотрудниками института и с доверенными друзьями. И совершенно другое дело то, что и тогда, и впоследствии у меня сохранялось твердое впечатление, что ты и Вайцзекер организовали и симпозиум в немецком институте, в котором я не принял участия из принципиальных соображений, и визит к нам с той целью, чтобы удостовериться, что мы не испытывали лишений, и всячески помогать нам в нашей опасной ситуации.
Это письмо, конечно, должно по сути остаться между нами, но, ввиду того резонанса, который книга уже вызвала в датской прессе, я счел правильным доверительно сообщить его содержание руководителю Датского министерства иностранных дел, а также послу Дуквицу.
Во что верил Гейзенберг
Немного о технической стороне дела. Насколько я знаю, Гейзенберг отнёсся с крайним недоверием к первым сообщениям о применении ядерной бомбы, именно потому, что на собственном опыте представлял себе технические трудности проекта. Действительно, в той бомбе удалось расщепить только пару процентов ядерного материала, из которого она была сделана.
Но основной интерес здесь в этой истории представляет, понятно, не сама бомба, а позиция физиков. А что было с Гейзенбергом после войны, не знаешь? Обычно те, кто активно сотрудничал с нацистами, даже если не были судимы, становились париями.
Re: Во что верил Гейзенберг
По немецким понятиям, это не называлось активным сотрудничеством. А в случае нужных ученых бывало, что отмазывали и настоящих военных преступников.
Нынешний вид Германии, когда все, что касается нацизма, отвергается на корню - это продукт 1970-х годов. А в 50-е все чиновники были теми же самыми, разве что в политику не очень моги лезть. И то: Аденауэр не любил Оберлендера, говорил, что он насквозь коричневый, но должен был взять его в коалицию.
Re: Во что верил Гейзенберг
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Бор понимал. А SS его оставило в поке вообще после анекдотического случая: фрау муттер Гейзенберг позвонила
грау муттер Гиммлер и попросила чтобы дорогой Генрих оставил дорого Вернера, своеого бывшего одноклассника в покое.